Мендельсон (2023)

Владимир Мендин, или просто Мендель, как его окрестили еще в ВДВ, – это человек, которого не сломать ни судьбой, ни штормом. Офицер, прошедший огонь и воду, он привык к жизни, где все по уставу: приказы четкие, цели ясные, а враг – прямо перед тобой. Суровый, с лицом, будто вырезанным из дуба, и руками, которые больше для штурма годятся, чем для чего-то нежного, он всегда был из тех, кто идет до конца. Но судьба, эта хитрая затейница с шальным чувством юмора, решила, что такому мужику, как он, пора сменить казарменный порядок на что-то совсем другое – и окружила его женщинами так плотно, что он порой не знает, то ли бороться с этим, то ли просто сдаться и плыть по течению. И, честно говоря, глядя на него, я иногда думаю: а ведь он, может, и рад этому, хоть и ворчит без остановки.

Дома у Менделя – три дочери, три маленьких тирана, которые давно захватили его квартиру и превратили ее в свое царство. Женя, старшая, с ее вечным "пап, ты не в курсе" и привычкой строить из себя взрослую, Даша, которая то ли будущий дизайнер, то ли просто мастер по разбрасыванию всякой блестящей ерунды, и Маша, младшая, чьи куклы устраивают такие ловушки, что он однажды чуть не рухнул, наступив на пластикового динозавра. Его тельняшки, те самые, что прошли с ним через все командировки, давно вытеснены с вешалок платьями, юбками и какими-то бесконечными бантами. Ванная завалена их шампунями с запахом клубники, а на кухне – их рисунки, где он то ли рыцарь, то ли "папа-кот" с усами из фломастера. Он бурчит, конечно, что "это не дом, а девчачий штаб", но в глубине души обожает этот хаос – его девчонки, его маленькая армия, без которой он уже и дня не протянет.

Как-то раз мы сидели у него на кухне – он заваривал чай, пока дочки носились где-то в гостиной, – и он рассказал, как Даша однажды решила "украсить" его старую куртку. "Прихожу домой, – говорит, хмурясь, но с искрой в глазах, – а она мне: «Пап, смотри, теперь ты модный!» Гляжу – вся куртка в каких-то цветочках из ткани, пришитых криво-косо. Я ей: «Даш, это же моя полевая была!» А она смотрит так серьезно и говорит: «Ну теперь она полевая, но красивая». Пришлось носить пару раз, пока она не видела, что я ее в шкаф засунул". Вот такой он – ворчит, но для своих девчонок готов хоть в цветочках ходить, лишь бы они улыбались.

А потом судьба подкинула ему такой поворот, от которого его жизнь стала еще насыщенней – и, да, еще более "девчачьей", чем он мог себе представить. Однажды утром, когда он пытался вытащить из-под дивана машинкину куклу, раздался звонок. На том конце – адвокат, голос сухой, как степной ветер: "Владимир Иванович, генерал Григорий Чалов ушел из жизни. И оставил вам кое-что в завещании". Мендель замер. Григорий был не просто командиром – он был тем, кто вытащил его из-под огня в одной из горячих точек, тем, кому он жизнью обязан. Он ждал, что это будет что-то простое – нож, фляга, что-то, что напомнит о тех днях, – но нет. Ему досталась половина свадебного салона. Успешного, с витринами, где платья висят, как знамена, и запахом цветов, от которого у него тут же зачесался нос. "Салон? Это что, теперь мне с невестами возиться?" – переспросил он, глядя на телефон так, будто тот его обманул. Адвокат подтвердил: "Да, Владимир Иванович. Вторая половина – у Лены Жуковой".

Лена Жукова оказалась женщиной, с которой договориться было сложнее, чем с целым взводом строптивых новобранцев. Высокая, с осанкой, как у статуи, и голосом, который мог бы пробить стену, она была убежденной холостячкой – из тех, кто привык держать всё под своим контролем. Салон для нее был не просто бизнесом, а целым миром, где каждая лента, каждый букет – под ее строгим надзором. Когда Мендель впервые шагнул в этот мир кружев и фат, Лена встретила его с таким видом, будто он был чужаком, забредшим в ее владения. "Вы хоть понимаете, что такое свадебный бизнес?" – бросила она, скрестив руки. Он пожал плечами: "Понимаю, что люди женятся, а потом жалеют". Она фыркнула, но в ее глазах мелькнуло что-то – то ли раздражение, то ли искры интереса.

И вот, пока Владимир пытался понять, как ему жить с этой новой "игрушкой", на горизонте нарисовались проблемы. Вдова Григория, Раиса, женщина с повадками пантеры и гардеробом, который кричал о ее вкусах громче любого мегафона, решила, что салон – ее по праву. Она заявилась туда с новым бойфрендом – Иваном, типом с лоснящимися волосами и ухмылкой, от которой у Менделя сразу зачесались кулаки, – и парой громил, которые начали размахивать руками, требуя "вернуть то, что принадлежит". Лена, хоть и держалась стойко, явно не ожидала такого напора. Она крикнула что-то про полицию, но Раиса только рассмеялась: "Попробуй, милая, посмотрим, кто тут останется". И тогда Лена, стиснув зубы, набрала Менделя.

Он примчался, как на вызов в бой. Ворвался в салон, оценил обстановку и без лишних слов уложил одного из амбалов на пол – десантные рефлексы не ржавеют. Второй сбежал, Иван побледнел, а Раиса, шипя проклятья, пообещала, что "это еще не конец". Мендель только сплюнул в сторону и буркнул: "Пусть попробует". Лена стояла рядом, переводя взгляд с него на разгромленный салон, и вдруг сказала: "Я думала, вы сбежите, как только жареным запахнет". Он усмехнулся: "Я своих не бросаю. А ты теперь, похоже, моя забота".

С того дня их жизнь закрутилась, как в сериале "Мендельсон". Владимир, который раньше думал, что свадьбы – это просто "пошумели и разошлись", начал разбираться в сортах тканей – Лена заставила, заявив, что "если уж ты тут, то работай". Он ворчал, что "это не мужское дело", но все равно помогал, потому что видел, как Лена цепляется за этот салон, как за свой последний рубеж. А она, в свою очередь, начала замечать, что этот суровый десантник – не просто глыба с кулаками. Однажды он привез дочек в салон – Женя тут же начала ворчать, что "платья старомодные", Даша полезла в коробки с бусинами, а Маша попросила "сделать ей платье, как у принцессы". Лена, вместо того чтобы отмахнуться, присела к Маше и сказала: "Принцесса, говоришь? Ну, давай попробуем". И Мендель, глядя на это, поймал себя на мысли, что этот шумный женский мир, может, и не так уж чужд ему.

Раиса, конечно, не отступила. Она подсылала шпионов, распускала слухи, даже пыталась сорвать поставки цветов, чтобы клиенты ушли к конкурентам. Но Мендель с Леной держались – он своей грубой силой, она своим острым умом. Однажды вечером, после очередной стычки, они сидели в пустом салоне, среди смятых лент и опрокинутых ваз, и Лена вдруг спросила: "Зачем тебе это, Владимир? Ты же мог просто уйти". Он помолчал, глядя на нее – на эту женщину, которая, несмотря на свой колючий нрав, стала ему не чужой, – и ответил: "Потому что я не ухожу, когда мои в беде. И девчонкам моим ты по душе". Она улыбнулась – впервые тепло, без насмешки – и сказала: "Тогда держись, десантник. Это только начало".

И правда, впереди их ждало еще много битв – за салон, за себя, за то, чтобы этот яркий, шумный мир не раздавил их. А дома его ждали три маленькие царицы, которые уже строили планы, как "папин салон сделать самым лучшим". И Мендель, глядя на них, понимал: пусть судьба играет свои забавные шутки, он справится. Потому что он – Владимир Мендин, и женщины в его жизни – это его сила, даже если она вся в платьях и бантах.